[indent] Петербург умел быть разным. Серым и неприглядным, но непривычно светлым в белые ночи. Бандитским в лихие девяностые и до неприличия свободным после захода солнца, даже если в летнее время ночь излишне коротка.
[indent] Дмитрий любил ночь. В это время суток все ощущалось иначе – острее, ярче, с едва уловимым вкусом вседозволенности. Как сотрудник Следственного комитета, он знал о вседозволенности и ее последствиях куда больше простого обывателя, но грешил от этого ничуть не меньше, предаваясь ночным увеселениям в меру сил, а главное – денег. За все, что в этой жизни доставляет удовольствие, почему-то непременно приходилось платить.
[indent] Порфирий Петрович приходился Разумихину дальним родственником. Ни то двоюродным братом отца, ни то даже троюродным, но для Мити он с детства носил куда более простое и лаконичное определение родства – «дядя». Тот самый дядя, который когда-то устроил ему стажировку в Следственном комитете; тот, кто посодействовал, чтобы долговязого парня с широкой улыбкой и налетом легкой безответственности приняли сюда на работу. Одним словом – Порфирия Петровича было за что благодарить и за что уважать.
[indent] Сегодня у него, кажется, День Рождения. Или будет в ближайшие дни, но праздновал он сегодня – Дмитрий, к своему стыду, забыл подробности, но пренебрегать возможностью навестить дражайшего родственника, конечно, не стал. Порфирий Петрович знал толк в увеселительных мероприятиях, а ханжи бы и вовсе навесили на него кучу ярлыков – один краше другого, дескать, как сотрудник правоохранительных органов может устраивать праздник на сотню гостей с лучшим алкоголем и самыми красивыми девочками Питера?
[indent] Митя не осуждал. Он давно привык, что черного и белого в мире не существует, да и сам болтался в той самой серой прослойке, как и большинство его коллег. Примерные сотрудники днем, искушенные (или начинающие) ценители прекрасного и крепкого ночью – таким был каждый второй среди них.
[indent] Переступая порог роскошного дома с видовыми окнами, каким-то образом приютившемся в артхаусной серости Питера, все равно невольно задаешься вопросом: откуда средства? Нет, Разумихин не завидовал, но глупо полагать, что его строгий, сдержанный дядя смог позволить себе подобный архитектурный шедевр, впечатляющий своим размахом на относительно скромное жалованье главы одного из отделов Следственного комитета. Тут крутились солидные суммы, которые Митька не то, что в руках не держал – в глаза не видел. Он часто задавался вопросом, кто же на самом деле Порфирий Петрович? Покровитель какого-нибудь наркокартеля? Элитного борделя? Или даже нет, сети элитных борделей? И как в нем уживается эта безусловная принципиальность, строгость и сдержанность, идя рука об руку с запретными удовольствиями?
[indent] Даже один только мраморный пол из белоснежного мрамора с тонкими, аристократичными прожилками, казался дороже, чем все имущество Дмитрия за все годы самостоятельной жизни! Ему бы почувствовать себя лишним на этом празднике жизни в своей голубой рубашке и замшевом коричневом пиджаке среди многочисленных, безликих гостей в монохромной гамме от небезызвестных брендов, но Разумихин смущением не страдал. Он шел своей уверенной, чуть размашистой походкой, то и дело озираясь на высоких, стройных девушек в облегающих нарядах с россыпью жемчуга и бриллиантов на оголенных декольте. Кожа их была до того ровной и безусловно идеальной, что казалась эффектом новомодных фильтров в режиме реального времени. Длинные волосы, томный взгляд – Митя все это видел и раньше, но класс дорогих девочек здесь был куда выше, чем когда-либо позволял его остаток на карте. Они – каста прекрасных нимф для небожителей, не иначе. Хоть тут приобщится к прекрасному.
Собственно, он продолжал бы и дальше к нему приобщаться, но не поздороваться с виновником сего пира во время чумы (в Петербурге то и дело шли проверки ночных клубов и подозрительных заведений), было бы, как минимум, не вежливо. Митя хоть и мог говорить с набитым ртом или надеть мятую рубашку (но не сегодня), о своем воспитании все же не забывал.
[indent] Порфирий Петрович не успел покинуть свой кабинет, поэтому найти его не составило особого труда – Дмитрий для вида пару раз постучал в приоткрытую дверь, через пару мгновений возникая на пороге. Общество молодой девушки, вальяжно устроившейся у него на коленях, дядю явно не смущало. Приветствие его прозвучало привычно радушно, с легкими покровительственными нотками.
[indent] - Я точно не помешал? – невольно заметив, как рука Порфирия Петровича застыла на ягодице его молодой спутницы на этот вечер, вежливо осведомился Митя.
[indent] - Нет, что ты. Ты не стесняйся, подойди, - жестом приглашая Разумихина сделать шаг навстречу, ответил виновник торжества.
[indent] В этот момент девушка на его коленях нехотя и томно повернулась в его сторону.
[indent] Он узнал ее.
[indent] Это была Соня. Сонечка. Соня Мармеладова.
[indent] Та самая девочка из борделя с безвкусной неоновой вывеской и избитым названием Virgins, которое в большинстве своем совершенно не соответствовало работающим там барышням. Не в том случае. Соня правда была невинна, избрав его стать ее первым мужчиной. В голове ярким калейдоскопом пронеслись обрывки той ночи, ее открытый, почти испуганный взгляд, прохлада ладошек, ухвативших его за рукава рубашки: «Пускай, лучше это будете вы». Чей-то голос украдкой шепнул: «Презент. Ничто человеческое мне не чуждо». Разумихин не успел обернуться через плечо, как высокий темноволосый мужчина, только что выигравший у него в карты, буквально вручил ему юную девочку, передав трофей из рук в руки. Он помнил, как трепетало ее тело; как громко и гулко, билось крохотное сердечко.
[indent] Во взгляде девушки напротив не было и тени тех воспоминаний. Она смотрела на него прохладно, будто бы с чувством легкого превосходства, явно зная себе цену. Однако ошибки быть не могло, это точно была Соня. Повзрослевшая, еще красивее, еще ярче. Миловидное личико потеряло свои нежные, свойственные детству, округлые черты, выдавая точеные скулы и идеальные линии. Карие глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц, чувственные губы, не утратившие своей естественности, подчеркнутые алой помадой. Нетрудно вспомнить их прикосновения за те несколько ночей, что они успели разделить: сначала неумелые поцелуи, потом более любознательные, старательные касания. Везде, где она могла и хотела попробовать, жадно впитывая каждый его шумный вздох.
[indent] Она так быстро выскользнула из комнаты, грациозно покачивая бедрами, что Дмитрий даже рта не успел раскрыть.
[indent] - Мить? – позвал Порфирий Петрович. Водянистые, серые глаза смотрели на него с нескрываемым любопытством – дядя любил мысленно препарировать людей, подмечая за ними интересные для себя особенности поведения. Он даже Родиона считал любопытной фигурой, что редкость для простых и адекватных людей.
[indent] - Дааа… - протянул Митя, призвав все остатки самообладания и возвращаясь в реальность. – Я телефон в машине забыл, сейчас сбегаю быстро, - промямлил он.
[indent] - Но у тебя же нет машины, Митенька, - снисходительно хмыкнул Порфирий.
[indent] - Да. То есть нет… В такси забыл, - на ходу сочинил Разумихин, размашистыми шагами направляясь к выходу, надеясь не упустить Соню из вида.
[indent] Она удалялась от него, словно видение, изящно лавируя между гостями. Дмитрий пару раз едва не налетел на пару человек, гипнотизируя взглядом стройный силуэт.
[indent] Ввалившись в уборную следом, он быстро прикрыл за собой дверь, приваливаясь спиной к ее прохладной поверхности. Сердце стучало так, словно он пробежал пару километров, не меньше.
[indent] - Сонь? Это же ты? – Митя всегда очень по-своему произносил это «Сонь», удерживая звук «с» на языке чуть дольше обычного. Получалось слегка с нажимом, многозначительно и непроизвольно пикантно. – Я сразу тебя узнал. Сколько же мы не виделись… - лет шесть? Семь? Их разница в возрасте осталась прежней, но более не выступала губительной. А ему, по иронии судьбы, кстати, предлагали работать в отделе преступлений, совершенных с несовершеннолетними.
[indent] - Я думал ты все… Я не осуждаю, если что! – тут же добавил он, делая крошечный шаг вперед, к ней, ловя взгляд карих глаз в зеркальном отражении. Рядом с точеной Софьей в элегантном черном платье он неожиданно почувствовал себя еще более долговязым и почти несуразным в этом замшевом пиджаке, хотя много лет назад перестал смущаться своего роста. В далекие двенадцать лет Митька даже курить начал, лишь бы перестать расти, но сейчас не об этом.
[indent] - А я не студент уже, - глупо улыбнулся он, расцветая хорошо знакомой ей, солнечной улыбкой. – Ты с Порфирием Петровичем сегодня?.. Или? Как ты вообще? – жизнь внесла свои коррективы, переформатировала их обоим, но сломать будто бы еще не успела. Пока.
