Нет для этого мира страны любимее Тиренской Империи: виноград здесь самый пышный и сладкий, земля самая богатая, население самое здоровое, а умы самые светлые, - эти и многие другие хвалебные песни лились из уста самых влиятельных тиренских мужей, выбравших провести очередной чудесный вечер после очередного успешного собрания в достойной компании. Опера и разговоры о высоком сменились мужским салоном и разговорами более фривольными;  жёны и любовницы на экипажах отбыли на собственное чаепитие, Алиса же остался и именно тогда к нему, впервые за вечер, обратились напрямую с дружеской шуткой: "Как удобно, что хвост у вас остаётся при любом обличии". Алиса улыбнулся на это да кивнул. "Многие спорят, что же растет на хвостах у русалок", он с ними поделился, "золото или зубы; вы хотели бы проверить?".

Боле ни о чём Алису влиятельные тиренские мужи не спрашивали. Скучал он красиво и не менее красиво молчал, томно поднимая взгляд на своего возлюбленного и одними губами вопрошая, останутся ли у его господина силы для минут уединения в их общей спальне. Пропуская события часами позже, то нет, - что просто чудесно, - сил у него не осталось; Алиса ограничился предоставлением своих чистосердечных оральных услуг, после чего Лукас, оставив на его губах след от вина из самого пышного и сладкого винограда, стесняясь, предложил ему вместе отдохнуть от городской суеты на природе. Ведь, не лукавя, он действительно за прошедший год много старался, и результаты с поздравительными грамотами из других министерств говорят сами за себя. Его Альма, разумеется, не согласится не мог: действительно, Лукас, ты очень хорошо постарался, с каждым днём становясь всё более уважаемым человеком; ты у него настоящая умница.

Лукас, скорее всего, догадывался, что Альма не любит одинаково сильно что саму империю, что её природу, однако не оставлял попыток склонить чёрствое ко всему человеческому сердце к символической милости. Мало-помалу, как ему кажется, задуманное удаётся; деньги и влияние этому способствуют.

Позапрошлой весной появилась во владении Гассельквистов летняя усадьба в окрестностях Лентии, или, лучше сказать, близ южно-восточного побережья, - впечатляющее в своей крепости строение располагалось у подножия небольшого мыса, выходя окнами на тёмное море с его сильными жестокими волнами, а так же на исток реки, доступ к которому был закрыт для жителей всех близлежащих деревень. За одинокое расположение и воздух благородной меланхолии, окружавший усадьбу и её владельца, местные довольно быстро прозвали её "Домом Штормов".

К "Дому Штормов", конечно же, приближаться было можно, как и к истоку реки: продукты продовольствия и хозяйства, на период пребывания здесь хозяина, доставляет один и тот же возница, напроситься к которому в праве любой селянин, а господа более высокого происхождения могут рассчитывать на гостеприимство Гассельквистов без как такового приглашения. Другое дело, что купаться, а уж тем более стирать бельё или же бросать в реку мусор, строго запрещено и карается либо денежным штрафом, либо тюремным заключением. Дело в том, что господин Гассельквист ценит желания своего нечеловеческого любовника, а его проблемам придаёт первостепенное значение. Так, его Альма не жалует людей шумных и неопрятных, посторонние запахи на своём любимом месте для купания, близость скота и наличие особо назойливых насекомых, - иными словами, с жизнью на природе он совместим столь же сильно, что простой деревенский мужик с винными запасами своего зажиточного работодателя, приезжающего пару раз в год ради свежего воздуха и сбора налогов, - всё возможно, но с тяжёлыми последствиями.

Свои дни в "Доме Штормов" Алиса коротает либо плескаясь в реке, либо прогуливаясь по каменистому пляжу, либо же читая в роскошной ванне, построенной специально для его удобства и занимающей по площади целое крыло. Параллельно с этим неизменно рассуждал, чем бы сейчас мог заниматься в столице: госпожа Хофер собиралась организовать в своём салоне приём, пригласив ряд начинающих, но хорошо себя зарекомендовавших актёров, в поместье Гогенбергов готовился званый вечер, на который обещал прийти лидирующий в своей области морской биолог, заместитель министра культуры Цинцендорф, судя по слухам, привёз для своей островитянской жены особое зеркало, когда-то принадлежавшее её покойному императору и обладающее силой "колдовской и явно не доброй", на прошлой неделе въехал в страну знаменитый миссионер, читающий проповеди о правах расовых меньшинств; в каждом из этих событий Алиса видел возможность, которая, подобно просеянному песку, неумолимо протекала сквозь пальцы, на прощание лишь лаская воображение. "Ах", шептали они ему, "ну же, не печалься; полюбуйся, как малыш Лукас преисполняется мотивацией".

Лукас всегда отдавал предпочтение отдыху за городом. Ему нравятся прогулки верхом (что Алиса ненавидит), рыбалку в скромной компании с перерывом на глинтвейн (что Алиса ненавидит), запах сена и диких яблонь (что Алиса ненавидит чуть меньше всего остального). Наблюдая за его счастливым расслабленным лицом, Алиса напоминает себе, что всё ведь ради того и происходит: чем Лукас счастливее, чем с большей охотой он работает и тем больше у него сил на то, чтобы радовать своего Альму. Он потерпит. Он терпит уже пятьдесят лет - потерпит ещё немного.

Этим днём нагрянули к ним гости - лентийская знать, желающая из первых уст узнать о последних новостях из столицы. Надолго Алиса с ними не задержался, - терпеть человечью компанию во время своего так называемого отдыха он совершенно точно не согласится, - а потому под вечер был вновь предоставлен сам себе. Скука сегодня завела его дальше обычного: переплыв реку, направился он к истоку соседней, ведь что для земли всего-то с десяток километров, то для Алисы новая неизведанная территория. Полы длинной юбки волочились по траве, сдабривая её на манер чистейшей вечерней росы, кружевная рубашка лениво сползала с одного плеча, оголяя кожу ласковому предзакатному солнцу, босые ноги ступали по земле бесстрашно, огибая мелкие камни и занесённые шальным ветром сухие ветки; сидя на берегу, Алиса являл собой зрелище безупречной праздности, мечтать о которой могли, разве что, младшие наследники благородных домов, навсегда оставшиеся на содержании своих старших родственников. Кто же способен прервать его? Возможно, залётный селянин - ежели не изменяет Алисе память, одна захудалая деревенька находится отсюда в часе ходьбы. Всё ничего: прервут - прогонит.

Любуясь свои отражением на водной глади, Алисе подумалось, что он уже так, так давно ни на кого не охотился, - тоска съедает его изнутри так же, как съел бы он сейчас чью-нибудь тёплую печень.

Вот бы ему начал докучать какой-нибудь залётный селянин.

Это было бы просто чудесно.